Обознался?
– Стол здесь, правда, некуда поставить, но можете вместе со всеми работать… Зато для книг полки вот… Единственное – с животными у нас нельзя. С курицей вам придется распрощаться.
– Это обязательно?
– Обязательно.
– Ну что ж…
– Гомер!
Старик обернулся.
– Деда… Ты что тут… Ты как сюда… Тебя наши спрятали? У тебя получилось… С типографией? Вышло? Работают станки? Бумага не намокла?
Гомер смотрел на Артема как на покойника – печально и отстраненно.
– Почему ты молчишь? Получилось? Покажи!
– Артем.
– Вам что нужно? – запальчиво влез усатенький.
– Где листовки, дед? Ты был на Чеховской?
– Мне охрану позвать?
– Не нужно, – покачал головой Гомер.
– Подожди. Почему ты не был там? Они тут на Арбатской устроили митинг, стали затирать людям… Обычное это свое. И все верят…
– Это не мое, Артем.
– Что?..
– Я не могу заниматься вот этим.
– Чем? Чем – этим?
– Пропагандой. Листовки печатать. Революционная деятельность вся эта… Я старый уже для такого.
– Ты даже не был там? На Чеховской?
– Не был.
– Почему?
– Я в это не верю, Артем.
– Во что? В глушилки? В Невидимых? Во что?! В мир наверху?! В то, что тут внизу зря все?!
– Не верю. Что людям нужно это. Что люди хотят это знать.
– Это – правда! Правда!!! Людям – нужна – правда!!!
– Не кричи. Какую правду я им должен рассказать?
– Всю! Все, что ты видел! Все, что я видел! Про женщину, которой голову арматурой! Про сортир его! – Артем мотнул своей головой, почти отвалившейся уже, на Илью Степановича омертвелого, притащившегося за ним и сюда. – Про то, как в спину стреляют своим! Как младенцев за хвостик усыпляют! Как за болтовню людям в лоб палят! Как без защиты гонят строить ветряки! Чтобы для глушилок электричество было! Про глушилки! Как их, мертвых, собаки жрут!
– Это разве правда? – спросил Гомер.
– А что это?!
– Это чернуха, Артем. Они, думаешь, и так этого не знают всего? Они живут в этом. Они не хотят об этом помнить, им еще и читать такое только не хватало. Может, мне и про жизнь людоедов писать? Или как партийная верхушка сироток растлевает? Что в Ганзе, что на Красной Линии.
– При чем тут это?!
– Это правда тоже. Такое людям хочется читать? Такое им нужно? Не надо их этим дерьмом пичкать. Им герои нужны. Им миф нужен. Им красота в других необходима, чтобы самим оставаться людьми. Что я им расскажу тут? Что какая-то кучка бюрократов правит ими спокон веков? Что они зря торчат в метро? Что ничего тут не поделать? Это паранойей отдает. Мрак. А им нужен – свет! Они ищут его. Хоть от свечного огарка. Хоть какой-нибудь проблеск. Ты им о чем хочешь сказать? Что они все – рабы? Ничтожества? Бараны? Никто тебя не будет слушать! Вздернут! Распнут!
– А ты – что им?! Вместо правды?!
– Я им? Я вот… Легенду им. Об Артеме. Который был таким же простым парнем, как и каждый из них. Который жил на окраинной станции под названием ВДНХ. И чей дом вместе со всем прочим метро подвергся жуткой опасности. От кошмарных чудовищ, живущих на поверхности, и пытающихся лишить загнанное в угол человечество последнего пристанища. О том, как этот паренек проходит через все метро, как он закаляется в боях, как становится из недотепы – героем. Как спасает человечество. Вот эта история людям понравится. Потому что она про них, про каждого. Потому что она красива и проста.
– Ты это собираешься? Это? А все, что сейчас?..
– Это политика, Артем. Это пропаганда. Это борьба за власть. Это слишком быстро пройдет. Все поменяется. Я не хочу писать памфлеты, они сразу же после написания тухнут.
– А что ты хочешь?! Вечное?!
– Ну… Вечное – это громко…
– Я тебе запрещаю про меня писать. Запрещаю. Понял?!
– Как? Это не тебе принадлежит уже. А человечеству.
– Я не хочу сахарным петушком в твою петушиную книжку!
– Ее люди прочтут. Узнают о тебе.
– Да мне насрать, узнают люди обо мне или нет! При чем тут это?!
– Ты молодой, Артем.
– При чем – тут – это?!
– Не надо так… Со мной. Ты герой. О тебе узнают. От тебя останется слово. У тебя дети еще будут, может. А обо мне? Мне как быть? Что от меня останется? Листовка безымянная? Клочок бумаги?
– Постой… Они тебе… Тебе тут комнату дают… Они тебе комнату дают?!
– Создают условия для работы.
– Условия для работы. Ты для них это писать будешь? Для Бессолова?! Про меня?! Они тебя как купили?!
– Они – меня или я – их? Будет книга. О тебе. Настоящая книга, и приличным тиражом. Что тебя не устраивает, никак не пойму?
– Артем! – Анин оклик.
– Спроси у Ильюши. Он скажет тебе. Кто от такого откажется? Настоящая книга, моим именем подписанная! Не учебник для людоедов. Миф. Легенда. На века.
– Они нас топят в дерьме. Они нас как скотину. Как стройматериал. За людей нас не… А ты… Ты же помогаешь им… Ты… – и тут накрыло взрывной волной; понял; от понимания контузило; голос пропал совсем, и Артем дальше беззвучно уже высекал из воздуха, только на выдохе горлом чуть присвистывая. – Блядь. Он прав же. Он же во всем прав, мразь эта. Ведь нету никаких «нас» и никаких «их». Вот она, гидра. Мы сами – гидра. Они же из нас и состоят. Вся аристократия сто лет назад расстреляна. Кого винить? Некого. Мы же это сами с собой так. Они там, в бункере – из кого набраны? Из нас. И теперь… Ты, Леха… Как ее победить, гидру? Никто и не думает с ней всерьез рубиться. Каждый только и мечтает – свою голову ей предложить, одной из ее голов стать, сам говорит – на, кусай, забирай меня, хочу в тебя, хочу с тобой. Ни одного геракла, зато из голов целая очередь. Какая власть… При чем тут власть… Господи, какой я идиот… Знаешь, что? Пиши, дедуль. Печатайся. Долгих лет тебе. Господи, бля…
Его разбирал смех.
Боялся разрыдаться, а изо рта наружу смех полез, как пена у бешеного.
– Артем!
Он увидел Аню. Встал перед ней на колени.
– Прости меня.
– Артем, что с тобой?
– Что, на Чеховскую, правда? – спросил Тимур. – Туда вот-вот фашисты вернутся. Может, Полянка все-таки?
– Нет. Открой герму. Наверх. Наверх пойду.
– Что?!
– Артем!
– Открывай герму! Открывай!
– Артем, что с тобой?
– Пойдем наверх, Анечка! Наверх! Наверх.
– Вон они! Вона!
Через решетку перил, снизу вверх почудились, нет, не почудились черные бутсы.
– Беги!
